– А что я делаю… то есть как я веду себя сейчас там , Вы не знаете?

– Почему же не знаю? Знаю.

– Расскажите! Расскажите мне об этом!

– Об этом бессмысленно рассказывать… это надо прочувствовать самому: Вы же там живете – не я! Тут важно только само сознание, само ощущение – все прочее есть фуфло, как сказала бы Смежная Королева.

– Тут так говорит Смежное Дитя…

И Петропавел задумался – впервые за все время разговора. А потом неожиданно для себя отомстил Блудному Сону, причем чисто геометрически:

– Параллельные прямые не пересекаются!

– Вы все тот же… – умилился Блудный Сон. – Кто ж Вам сказал, что они прямые?

– Так если параллельные, значит, прямые? А если не прямые, значит…

– Уроки Воще Таинственного пошли впрок. Ставлю Вам «отлично», – сказал Блудный Сон, скучая где-то далеко в стороне.

– У меня еще только последний вопрос… они там все чем сейчас заняты, пока я тут черт знает во что превращаюсь?

– Музей открывают. Мимореальный Музей Бревна, убивавшего Муравья-разбойника.

Петропавел вздохнул. Действительно, как обидно, что он не с ними! А Блудный Сон вдруг взял да и перестал мелькать.

– Мелькайте дальше! – потребовал Петропавел. Но потребовал тщетно, догадываясь, что так тут лучше не разговаривать.

– Он опять занят беседами с самим собой, наш милый, наш странный Слономоська! – услышал вдруг Петропавел: именно это сообщила Королева Цаца интимно-летевшему-рядом-с-ней Центнеру Небесному – так же, как и все остальные, она не считала факт присутствия Петропавла рядом с ней сколько-нибудь значимым и говорила о Петропавле в третьем лице.

– Философ! – добродушно рассмеялся Центнер Небесный – впрочем, при всем добродушии интонаций слово это прозвучало как «идиот».

– Да, философ! – крикнул Петропавел в два раза громче, чем мог. На крик даже не обернулись.

Что же это такое происходило-то, а? Кажется, на него не просто не обращали внимания – его самым элементарным образом не слышали , словно голос его вообще не сообщал воздуху необходимых колебаний. Возникало впечатление, что он находится под стеклянным колпаком, который изолирует его от окружающих. Один только Блудный Сон каким-то образом сохранял способность к взаимодействию с ним.

Если его все равно не слышат, решил Петропавел, имеет смысл, по крайней мере, разрядиться. Решение было приведено в исполнение немедленно.

– Эй вы, мерзавцы! (– Не слышат! –) То, что я подчиняюсь вашим дурацким распоряжениям, еще не значит, что вы победили! Я в любой момент могу плюнуть на все это и порвать ваш смехотворный поводок! Теперь, когда во мне чуть ли не тонна весу, кое-кого из вас я мог бы и растоптать очень даже спокойно. Так что имейте это в виду, я все-таки Слономоська!

– Ура! – взвизгнула Шармоська. – В нем проснулось самосознание! Он сказал: «Я все-таки Слономоська!».

Тут все они бросились к Петропавлу, принялись пожимать ему конечности – и трудно было понять, как случилось, что голос его стал вдруг слышен.

– Долго еще будет продолжаться этот идиотизм? – сразу же воспользовался он падением звукового барьера.

Ответа не было. Петропавлу опять показалось, что никто ничего не услышал.

– Не пора ли кончать со всем этим? – повторил он. – А если кому-то очень недостает Слономоськи, он мог бы попробовать сам сделаться Слономоськой, не обременяя других, так сказать.

– А хрен ли Слономоська больше ничего не говорит? – закапризничало Смежное Дитя, словно Петропавел действительно не произнес ни слова. – Пусть говорит!

– Видишь ли, детка, – начал объяснять Воще Таинственный, – когда в живом существе просыпается самосознание, данное живое существо чаще всего впадает в шоковое состояние: слишком уж сильным оказывается потрясение. Дай Слономоське прийти в себя, не торопи его… Вспомни о том миге, когда ты впервые осознал себя человеком!

– А с чего ты взял, дед, что я человек, позвольте полюбопытствовать? – смежно, как ему и полагалось, высказалось престарелое Дитя, путая пустое «Вы» с сердечным «ты». – Я торчу от таких фишек!

За время этого диалога Петропавел совершенно случайно понял кое-что, имевшее отношение непосредственно к его теперешнему положению.

– Позвольте мне как Слономоське… – сказал он специальным экспериментальным голосом – и даже продолжать не стал.

Его услышали, зашептались:

– Внимание! Он говорит! Слушайте Слономоську!

– Да пошли Вы со своим Слономоськой… – снова сказал он теперь уже обычным своим голосом и снова не стал продолжать.

После мучительной паузы Смежное Дитя заныло:

– Он опять не говорит! Я ему сейчас просто вломлю промеж ушей!

Так и есть… Худшие предположения Петропавла оправдывались: его слышали только тогда, когда он говорил, что называется, от имени Слономоськи, то есть когда он был Слономоськой. Стоило только ему вернуться в свое естественное состояние – его переставали воспринимать органами слуха. На него вообще не обращали внимания, Да, веселая теперь начнется жизнь. Раздвоение личности уже обеспечено… Стоп-стоп-стоп: раздвоение личности! Или – мания двуличия, как называл это Слономоська. Ну конечно! Значит… Значит, Слономоська тоже не всегда был Слономоськой – знавал он, значит, и другие времена. Кем же он был? Неужели человеком ? Хотя ведь…

Это было открытие: оказывается, Петропавел не мог с достаточной определенностью сказать, был Слономоська человеком или нет даже в тот момент, когда Петропавел его впервые увидел. Конечно, он помнил, что перед ним предстало существо, отдаленно напоминающее слона и моську сразу, причем довольно громадное, но вот человеческое существо или… или нечеловеческое ? Вопрос этот вдруг показался Петропавлу неразрешимым абсолютно. А6-со-лтат-но.

– Я должен сосредоточиться, – грозно сказал себе Петропавел. – Я должен собраться.

– Уйдем отсюда, – предложил всем присутствующим Воще Бессмертный. – Не будем мешать ему пробуждаться. – И они на цыпочках покинули Петропавла. Тот остался один как перс.

Он сосредоточился. Он собрался. Ясности не было. Слономоська возникал в его памяти как слово. Возникал как понятие. Но никакого конкретного объекта не стояло за этим понятием, несмотря на то, что об объекте этом Петропавел как будто бы знал все: и что натура его крайне противоречива, и что Слономоська хотел как-то покончить жизнь самоубийством, но не мог решить, кого именно убить в себе – слона или моську, и что у него есть невеста – Тридевятая Цаца, она же Спящая Уродина…